Жил-был царь с царицей. У них не было детей. Вот раз пошел царь в сад, вдруг негде взялась птичка-молоденька, не мала, не величка, села на сучок да и говорит человеческим голосом: «Ох, пресветлый царь, родится у тя дочь, быть ей в пятьдесятном царстве, катать ей золотым яичком по своим белым грудям ни много ни мало двадцать лет». Царь велел, чтобы как родится дочь, никуда ее не выпускать, а жена уж у него ходила с брюхом. Вот и родилась у царя дочь. Зазвонили по всему царству в колокола, заездили по всем городам енералы и кричали, что у царя родилась дочь и всяк может пить, есть, кто чего бажеет, даром — будет это уплачено из царской казны.
Вот растет у царя Марья-царевна не по дням, а по часам, ровно яблочко наливается. Выросла красавица такая, по всему царству не сыскать. Раз и вырвалась она и убежала в сад, вдруг откуда взялась птичка-молодечка, не мала, не величка, села на яблоньку и говорит человеческим голосом: «Ох, Марья-царевна, бывать тебе в пятьдесятном царстве у мертвого царя и катать тебе золотым яичком по своим белым грудям ни много ни мало двадцать лет».
Пришла домой Марья-царевна да и говорит: «Тятенька и мамонька, давай мне карету, я поеду в пятьдесятное царство». Заревели отец с матерью, стали уговаривать; не могли уломать. «Видно, судьба моя такая», — говорит им Марья-царевна. Делать нечего, отец дал ей тройку лошадей, и поехала Марья-царевна в пятьдесятное царство.
Ехали, ехали, доехали до пятьдесятного царства; глядят — ворота железные заперты, в царстве все тихо. Кучер слез, поотворял, поотворял, не мог отворить; слезла сама Марья-царевна, только подошла к воротам, ворота сами растворились, отколь ни взялся вихорь, лишь только туды ее и занесло. Приходит Марья-царевна на двор, смотрит — все лошади и коровы, все спят. Зашла в людскую, там тоже все спят. Зашла наверх, там царь спит, а кругом него енералы стоят и тоже спят.
Вот походила, походила Марья-царевна — видит, везде спят, села в стул и давай катать золотым яичком. Прокатала пять лет и пошла на берег моря. Глядит, плывет корабль, вот и кричит Марья-царевна: «Нет ли у вас девушки обряжаться».— «Есть,— говорят,— у нас девка-чернавка».— «Вот мне такая-то и надо». Привела девку-чернавку домой и заставила ее обряжаться. Девка-чернавка обряжалась пятнадцать лет.
Опять пошла Марья-царевна на берег моря, села под липу и сидит. Вдруг негде взялась птичка-молодечка, не мала, не величка, пролетела, села на дерево и говорит человеческим голосом: «Здравствуй, Марья-царевна. Вот ты теперича прокатала двадцать лет, теперь поди сходи в кузницу и вели сковать тебе три прута: железной, медной и золотой. Сходи на колокольную и ударь в колоколо три раза: как железным-то ударишь, дак вся скотина встанет, как медным-то ударишь, дак весь люд заговорит, а как золотым-то ударишь, дак царь пробудится. А девке-чернавке накажи, чтобы она не садилась в стул».
Вот Марья-царевна так и сделала: пошла в кузницу и велела сковать три прута: железный, медный и золотой. А девке-чернавке и забыла наказать, чтобы она не садилась на ее место. Пошла на колокольню, ударила в первый раз, вся скотина замычала, овцы заблеяли, что друг и сделалось, в другоряд ударила, весь люд заговорил, на кухне стали рубить, в конюшнях забегали, как в третий-от раз ударила, все енералы пробудились и царь. Как стал и говорит: «Кто,— говорит,— меня разбудил?» А девка-чернавка и говорит: «Я»,— говорит. Вот царь и обручился с ней.
Пришла Марья-царевна, а девка-чернавка заставила се посуду мыть да на столы накрывать. Вот царь раз и поехал за море за товарами и говорит: «Чего тебе, Марья-царевна, купить-то?» — ей. А девка и говорит: «А, пресветлой царь, купи ты мне «пестрей».— «А тебе чего купить?» Марья-царевна и говорит: «А мне купи золотое яичко, блюдечко да куколку». Вот поехал царь, купил блюдечко и куколку, а жене никак не мог найти пестрядей. Уж думал, думал, ломал голову, никак не мог найти, едет уж назад, вдруг видит стадо свиней. «Надо быть, это и просила жена купить». Взял и купил одну свинью, коя попестрее.
Приехал домой. Не знает, ладно ли купил. Ушел царь пить чай с девкой-чернавкой, а Марья-царевна села у дверей на кухне, села и сидит: «Куколка, куколка, не сказать ли тебе сказочку». А сама за куколку и говорит: «Сажи, Марья-царевна». Вот и начала рассказывать: «Была я мала, и пошла я в сад гулять. Вдруг отколь возьмись птичка-молодечка, не мала, не величка, села на сучок да и говорит человеческим голосом: «Ох, Марья-царевна, бывать тебе в пятьдесятном царицей у мертвого царя и катать тебе золотым яичком по своим белым грудям ни много ни мало — двадцать лет». Слушаешь ли, куколка? Слушаю, Марья-царевна, Вот стала я прошать тятеньку и мамоньку: тятенька и мамонька, отпустите меня в пятьдесятное царство к мертвому царю. Отец н мать заплакали, запрягли лошадей, и поехали мы. Стали подъезжать к воротам, ворота не отпираются, кучер поотворял, поотворял, не отпираются. Пошла я, лишь только туды пришла...» (Дальше идет почти то же самое, что и впереди было рассказано.) А царь услыхал, что Марья-царевна что-то говорит, подошел к дверям да и слушает, а Марья-царевна все и рассказывает, как дело было. Вот тут-то царь-от и узнал, на ком он женился. Сейчас приказал своим верным слугам девку-чернавку расстрелять, а с Марьей-царевной стали жить да поживать.