Вот в одном приходе жил священник. И в этом же приходе жил сапожник. А у него была женка, молодая, красивая и бездетная, к тому же религиозная. Она любила часто в церковь ходить молиться. А муж ее, сапожник, не любил ходить и никогда не ходил в церковь.
И вот все: священник, дьякон и соломщик — на эту сапожника жену поглядывали и желали с ней поговорить наедине. И она, конечно, не знала, что они это думают во время обедни. И раз она приходит к обедне. Приходит, а батюшко думает: «Надо сегодня поговорить е ней».
Начинает обедня отходить, и, конечно, пошли ко кресту люди. И она идет после всех. И вот батько что придумал: кого крестом в зубы тыкнет, кого по лбу ударит — никому не дал по-годному креста поцеловать. И вот люди все ушли из церкви. И она подходит ко кресту. Подходит, а он ей дает крест поцеловать и говорит: «Слушай, Марья, нельзя ли к тебе будет прийти вечером? Есть у меня триста рублей; я их тебе даю, только пригласи».
А соломщик и дьякон смотрят.
«Ну, уж ладно, батя, приходи в шесть часов, а я мужа отправлю за кожей в город».
Она все кряду смекнула.
И вот только от священника отошла, как ее дьякон встретил и заговорил: «Слушай, Марьюшка, нельзя ли к тебе как-нибудь прийти, я тебе дам двести рублей». — «Ладно, приходи сегодня в половину седьмого».
И пошла. А соломщик и подходит к ней: «Слушай, Марьюшка, есть у меня полтораста рублей, нельзя ли к тебе сегодня прийти?» — «Можно, приходи в семь часов».
И она ушла.
Они это ничего не говорят друг другу, взяли закрыли церковь и ушли.
Она приходит домой и рассказала мужу это все. «Ну, муж, уж сорвем с них деньги да научим как следует, а ты купи сходи вина. И потом, выйдя в шесть часов, выпей немножко и ровно в семь часов приходи». Так он, конечно, и сделал. «Уж научим долговолосых, как ходить по чужо добро».
И вот так он ушел, вина заготовил и сам вылез на сарай. А у них была только одна коровенка. И вдруг, шесть часов время, батюшка закатывается. «Ну дак что, Марьюшка, давай». Ну вот она начинает самовар ставить. Только наставила самовар, да тут то да другое, вдруг колотится. «Кто это?» — «Да буде муж!» А изба одна, скрыться негде. «Дак куда мне, Марьюшка?» — «Пихайся под бурак, больше некуда».
И поп полез под бурак. Грязи там было до колена. Но уж деваться некуда. Сидит. Вдруг приходит дьякон. «Ну дак, Марьюшка, как?» — «Да брось ты торопиться-то, вот попьем чаю да потом и справим свое дело».
И вот только по чашке налили да по рюмочке выпили, вдруг заколотилось. Дьякон перепугался: «Да, наверно, муж идет, пихайся под бурак скорее, больше некуда». И дьякон туда, значит, сунулся. Смотрит — поп тут. «Ты, батя, как здесь?» — «Молчи! Как здесь? А ты как здесь?»
И сидят. Вот она дверь открыла, закатывается соломщик. Ну, она дверь закрыла, а он: «Давай, Марьюшка, скорее, время-то уж семь часов». — «Не торопись ты, вот выпьем по рюмочке, да и начнем дело делать».
Только выпил соломщик рюмку, розлил чашку, вдруг в двери застучали. Он заговорил: «Ну, куда я теперь?» — «Пихайся скорее под бурак, выйти некуда. А это, наверно, муж идет».
И соломщик залез под бурак. Залез, смотрит — там дьякон и поп. «Вы что здесь?» — «Молчи, что здесь? Топерь как муж пришел, дак будет нам тут!»
Вот он пришел и топчется, ругается. «Что у тебя тут за праздник, что за беседа, кто у тебя тут есть, сказывай!» — «Никого тут у меня, муженек, нет. Я сегодня ведь именинница, дак самовар согрела да водочки купила и тебя жду». — «А ты именинница, дак пои, зови батюшку да матушку на именины.
И она пошла.
Вот приходит к батюшке в дом и говорит: «Матушка, я сегодня именинница, дак пришла звать вас с батюшкой на именины». — «Да батюшки нету дома». — «Ну ладно, нет, дак, однако, придет, можно после позвать, пойдем хоть ты, матушка». И вот матушка с Марьей приходят. Сапожник и говорит: «Садись, матушка, выпьем винца». Матушка, конечно, села, не отказалась, и пошла у них попойка. Матушка и приопьянела. Вот он и говорит: «Ну-ко, жена, неси масла на стол». Та масло принесла, а он и говорит: «Вот, матушка, у нас корова все маслом доит и молока не дает совсем».
Потом и говорит жене: «Слушай, пойди-ко зови батюшку, где он там долго ходит». И она ушла.<...>
Только они успели это все окончить, приходит жена и говорит: «Да нету батюшки дома еще». — «Ну, нет, дак ничего не сделаешь, давай, матушка, садись, еще выпьем, а я завтра тебе посулено представлю: которо хошь бери». И вот они немного еще выпили, матушка запоходила. Простились, и он говорит: «Ну, ладно, я повалюсь теперь спать».
Батюшка думат: «Ну, хоть бы повалился спать, дак мы выбежим в это время». А он и говорит жене: «Ну-ко, жена, топи печь, ведь надо теленка-то попоить, да, наверно, бурак-то не мыт уж давно, надо бы и бурак ошпарить кипятком, а уж тогда теленка-то заносить в избу. Поставь другой чугун к печке».
Чугуны оба закипели, и она их потянула из печки. Они это все слышат там. Вот только что чугун потянут из печки, как они бурак повернут, да и бросятся вон из избы. «Что за черт, кто это там под бураком-то был, держи его, держи!» Но они уж убежали; так их и не словил.
Утром встает сапожник и идет к священнику, так будто ничего не знает. Приходит под окна и говорит: «Maтушка, чего тебе лучше — масло нести или корову вести?» А священник как выбежал на крыльцо: «Иди ты, дурак такой, а то урядника позову, что тут под окнами орешь!» — «Ишь ты, по чужим женкам ходишь!..»
Только это стал говорить, и священник убежал в избу. И с тех пор ни поп, ни дьякон, ни соломщик к Марье не приставали.