«Плохо. Все, что сейчас сделала - не твое. Хотя и твоих рук, разума, желания, даже, если хочешь - воли, но не чувств, не сердца. Слышишь? Давай все сначала. Забудь это бесцветное правильное звучание, выкинь безликость и играй так, как дышится!».
  Любопытно? Вполне. Нерационально? Может быть. Но это только сначала. А потом уже без этого нельзя, скучно, не получится. И каждые 45 минут у преподавателя Михайличенко — это поиск новых и доселе непроверенных эскизов того символа, который всегда находится часами кропотливого труда.
  Не помню, чтобы когда-нибудь работа на ее уроке отличалась спокойным запланированным течением; не помню, чтобы когда-нибудь этот преподаватель, равнодушно выслушав мои ошибки, поставил «удовлетворительно» в дневник и отправил с миром. Нет. Скорее шлифовка каждой музыкальной фразы была похожа на тонное ремесло ювелира, и диапазон познания в этой области искусства был громаден.
  А как трудно и, непривычно соглашаться с ее бескомпромиссностью! Судит Любовь Николаевна подчас настолько прямолинейно, что и двери в удивительный мир музыки начинают казаться для тебя вечно закрытыми. Но именно за такой «суд» потом остаешься благодарна, ведь одной тебе известна сила подобного стимула, после которого так хочется работать, работать лучше: серьезнее, полнее, органичнее. Работать неравнодушно — с болью и любовью.
  Уж так, устроен человек, что ему всегда хочется чего-нибудь необычного. Михайличенко никогда не боялась новых, непроверенных и неиспробованных форм работы. И разве забыть нам, ученикам ее класса, чудесную выставку рисунков-впечатлений к пьесам «Детского альбома» П.И. Чайковского?! Что же, пусть несовершенны и даже немного смешны были наши «художества», но в этом ли дело?
  Главное, чтобы уже тогда тебя не устраивали «круглые» углы, чтобы не разъела тебя ржа равнодушия.
  Музыкальная школа — школа особенная. Вероятно, даже потому, что именно в ее стенах, как нигде, трудно и стыдно фальшивить - это никогда не останется незамеченным. Здесь мало выучить «от» и «до», здесь даже мало понять, здесь надо постоянно искать и пробовать, пробовать и искать, а значит много и упорно трудиться.
  Кстати, слово «педагог» означает, «ведущий за собой». Никогда не было легко ни учить, ни учиться. Вот почему в равной мере заслуживают уважения и тот, кто учит, и тот, кто учится. И тому, и другому, как воздух и хлеб, необходимо испытывать радость успеха. «Ура! Получается!» — без этого победного клича, не могут жить ни учитель, ни ученик. Правильно, победа сама не дается, ее надо завоевать, одержать. Но ученик не может победить собственное незнание, если ему не поможет учитель, и, значит, их торжество не может не быть общим, потому что счастье ученическое и счастье учительское — величины взаимозависимые, самым тесным образом связанные.
  Но это потом — счастье, а сначала... Сначала много усидчивости и старания. И усталости. Может быть, именно поэтому однажды на мое «гордое» заявление о том, что я занималась столько-то часов и даже столько-то минут (ух, как много!), Любовь Николаевна ответила: «Учиться музыке нужно так, чтобы работалось, а не игралось, и чтобы, вставая из-за инструмента, тебе не помнилось, во сколько села. А когда человек становится хронометром, отсчитывающим лживые минуты, — скверно».
  Тогда мне это стоило слез, а позже сказала «спасибо» за «недобренькую» человеческую науку. За то, что педагог Михайличенко не жалела времени и сил, занимаясь подолгу поздними вечерами только потому, что «лед тронулся», и все, что должно было зазвучать, - зазвучало. Спасибо за то, что открыла нам, тогда еще почти несмышленышам, Гилельса и Кара-Караева; за то, что, не боясь отойти от принятых регламентов, могла подолгу говорить о музыке стиха; за то, что пела стихи эти... Наверное, тогда и отсчитывалось важное и доброе время.
  И пусть не для всех ее воспитанников музыка стала призванием. Это ведь, в конце концов не самое важное. Главное, что не было для Любови Николаевны учеников, подающих надежды, и учеников бесперспективных, таких, в которых бы она не вкладывала всю душу!
  Не станет музыка и моей профессией, но двери в музыкальную школу для меня будут всегда открытыми, и этой школе я буду благодарна вечно. Не только за то, что научилась здесь нотной грамоте. Нет! В ее стенах кропотливо, настойчиво и мудро учили любить, понимать и ценить в музыке простое и сложное, такое, что сразу доходит до сердца и такое, что требует усилий для понимания!
  Вспомните, как мы учились читать. Вначале по слогам собирали слова, потом складывали эти слова в фразы. Было трудно. Зато, научившись этому, узнали столько интересного! Так же и в музыке. Прежде надо познать ее язык. Язык этот свой, особый. И каждый композитор пользуется им, как никто другой. Поэтому, изучив азбуку этого прекрасного искусства, мы потом учимся ему всю жизнь и каждый раз заново. Не легко. Зато какая радость делать открытия в самом себе! Какое наслаждение чувствовать, как проясняется многое из того, что не понимал, открывать то, о чем и не догадывался!
  А ведь происходит это не просто. Рядом были люди, с которыми надежно и которым я поныне признательна. Людмила Ивановна Енукидзе, Эльвира Петровна Сахарова, Галина Георгиевна Самойлова — всем им большое спасибо. И как знать, может быть, без этих, на первый взгляд, нехитрых уроков музыкальной литературы, сольфеджио, хора, я не смогла бы выйти на самодеятельную сцену. А петь всегда хотелось и нравилось.
  Не буду сейчас судить, кто прав: тот, который утверждает, что музыку важно понимать, или тот, который говорит, что это совсем не обязательно. Каждому свое. Но не с равнодушия ли к искусству начинает рождаться фальшь в самом человеке?! Ведь его духовный мир не может остаться неизменным. И жизнь меняет его, если этот человек не слеп, не глух и если у него не очерствела совесть. Без пристрастия к определенным явлениям, без любви к одному и ненависти к другому нельзя учиться, да и жить, бесцельно.
  И правильно ли в самом начале школьного пути захлопывать поистине волшебные двери в удивительный и сложный музыкальный мир перед мальчиками и девочками только для того, чтобы оградить их от «трудного» сочетания учебы в двух заведениях?! Не рождается ли комплекс неполноценности у «дитя» посаженного под прочный «колпак», за которым, остаются музыка, спорт, живое и непосредственное участие в мероприятиях родной школы и города?
  Правильно ли уже тогда сеять в совсем маленьких людях бессилие перед сложностью окружающего мира, от которого и вся жизнь — не гармоничное единство, а ценно в ней лишь то, что можно от нее взять: в школе — правильные пятерки, а в жизни — легкий успех? И я уверена, что не пожалеют потом ребята о том дне, когда они, смешные и трогательные в ученической форме, впервые переступили порог не совсем обычной школы, где довелось испытать трудность и радость.